Eens gebeurde het, dat, op een mooie dag, onze Lieve Heer een wandeling ging maken in de tuin van de hemel, en Hij nam alle apostelen en alle heiligen mee, zodat er niemand meer in de hemel overbleef dan de heilige Petrus. Onze Lieve Heer had hem bevolen om in die tussentijd niemand binnen te laten, dus stond Petrus bij de hemelpoort en hield wacht.
Het duurde niet lang, of iemand kwam aankloppen. Petrus vroeg, wie het was en wat hij wilde. "Ik ben een arme, eerlijke kleermaker," antwoordde een benepen stemmetje, "die toegang vraagt." - "Eerlijk?!" zei Petrus, "zeker als de dief aan de galg. Je had altijd lange vingers en je hebt heel wat mensen stof afgezet. In de hemel kom je niet, Onze Heer heeft me verboden, om iemand binnen te laten, zolang Hij er niet is." - "Wees toch barmhartig!" riep de kleermaker, "Kleine stukjes afval die vanzelf van de kniptafel vallen, dat is geen diefstal, daar praten we niet eens over. Kijk, ik hink en ik heb van de lange weg blaren aan mijn voeten, ik kan onmogelijk terug. Laat mij maar binnen. Ik zal het vuile werk doen. Ik wil met kinderen sjouwen, luiers spoelen, banken afnemen en drogen, en kapotte kleren maken."
Nu liet Petrus zich vermurwen en opende de hemelpoort net zo ver voor de kreupele kleermaker, dat z'n magere lijf door de kier kon. Hij moest maar in een hoekje achter de deur gaan zitten en daar heel stil en koest zijn, zodat onze Lieve Heer als Hij terugkwam, hem niet zien zou en boos worden. De kleermaker deed het, maar toen Petrus eens de deur uitging, stond hij stil op, en ging nieuwsgierig in alle hoeken van de hemel kijken, en nam alles eens goed op. Eindelijk kwam hij bij een plek, daar stonden veel mooie, kostelijke stoelen in een kring en in het midden stond een gouden zetel, met schitterende edelstenen bezet, die ook veel hoger was dan de andere stoelen, en er stond een gouden voetenbank voor. Maar dat was de troon waarop Onze Lieve Heer zat als hij thuis was en daarvandaan kon men alles zien wat er op aarde gebeurde.
De kleermaker bleef een hele poos bij die troon staan kijken, want dat vond hij nog het mooiste van alles. Eindelijk kon hij zijn nieuwsgierigheid niet meer bedwingen, klom erop en ging erop zitten. Toen zag hij alles wat op aarde gebeurde; en hij zag een oude, lelijke vrouw; ze stond bij een beek te wassen en ze legde twee sluiers heimelijk opzij. De kleermaker werd daar zo woedend om, dat hij de gouden voetenbank greep en door de hemel op aarde gooide naar de oude dievegge toe. Maar daar hij de voetenbank niet meer terug kon halen, sloop hij verlegen van de troon weg en kroop stilletjes naar z'n plaatsje achter de deur en deed of er geen vuiltje aan de lucht was.
Toen de Heer en Meester met het hemelse gevolg weer terugkwam, zag hij het kleermakertje achter de deur niet; maar toen Hij op de troon ging zitten, was de voetenbank er niet. Hij vroeg aan Petrus, waar de voetenbank gebleven was, maar Petrus wist er niets van. Toen vroeg Hij verder, of Petrus niemand binnengelaten had. "Ik zou niemand weten," zie Petrus, "dan een manke kleermaker, die nog achter de deur zit te wachten." Toen liet Onze Lieve Heer de kleermaker komen en vroeg hem of hij de voetenbank soms weggenomen had en waar hij hem neergezet had.
"O Heer," zei de kleermaker verheugd, "ik heb hem in woede naar de aarde geworpen, naar een oud mens dat ik bij 't wassen twee sluiers zag stelen." - "O jij schelm," sprak de Heer, "als het recht zo ging als jij het doet, hoe denk je dan dat het met jou gesteld zou zijn? Ik zou al lang geen stoelen, geen banken, ja zelfs geen pook meer hier hebben gehad, maar alles naar de zondaren geworpen hebben. Voortaan kun je niet meer in de hemel blijven, maar je moet weer naar buiten voor de poort; zie dan maar waar je terecht komt. Hier mag niemand straffen dan Ik alleen, de Heer."
Petrus moest de kleermaker weer buiten de poort brengen, en omdat hij kapotte schoenen had en voeten vol blaren, nam hij een stok in de hand en trok naar 'Wacht-een-Wijle' waar de dappere soldaten zitten te drinken!
Получилось так, что Бог в один прекрасный день задумал пройтись по райскому саду и взял с собою всех апостолов и всех святых, так что на небе никого не осталось, кроме Святого Петра. Господь приказал Петру во время своего отсутствия никого не впускать в рай, а потому Петр и стоял на часах.
Немного спустя кто-то возьми и постучись. Петр спросил: "Кто там и что нужно?" Тоненький голосок отвечал ему: "Я честный бедняга-портной и прошу о пропуске в рай". - "Да, знаем мы вас, честных! - сказал Святой Петр. - Честен ты, как вор на виселице, а у самого небось лапа загребистая и куда как искусна насчет урезки чужого сукна! Не войдешь ты в рай - Господь запретил мне впускать кого бы то ни было, пока он будет сам в отсутствии". - "Сжальтесь надо мной! - воскликнул портной. - Ведь эти маленькие обрезочки, которые сами собой отпадают от сукна, даже и за воровство почитать нельзя, об них даже и говорить-то не стоит. Извольте видеть, что я вот хромаю и пузыри у меня сделались на ногах от долгого пути сюда… Как же вы хотите, чтобы я еще назад шел? Вы уж только впустите меня, уж я там приму на себя всю черную работу. Я и с детьми готов возиться, и свивальники их стирать, и лавки те мыть и обтирать, на которых они играют, и платье их штопать".
Святой Петр поддался состраданию и приотворил дверь рая ровно настолько, чтобы хромой портной, худой и тощий, мог-таки проскользнуть в рай. Он должен был приютиться в уголке за дверью и там сидеть смирненько и тихонько, чтобы его не приметил Господь, когда вернется, и не прогневался на него.
Портной повиновался, но чуть только Святой Петр вышел за двери, портной поднялся со своего места, пошел бродить по всем закоулкам неба и все осматривал с любопытством.
Наконец пришел он к месту, на котором стояло много прекрасных дорогих стульев, а среди них кресло из чистого золота, украшенное сверкающими драгоценными камнями; это кресло было значительно выше прочих стульев, а перед ним стояла золотая скамейка для ног.
Это и было то кресло, на котором сидел сам Господь, когда бывал у себя дома, и отсюда он мог видеть все, что происходило на земле.
Портной остановился и долго смотрел на кресло, потому что оно ему понравилось более всего остального. Смотрел, смотрел и не мог воздержаться от желания посидеть на этом кресле - взобрался на него и сел.
Тогда увидел он все, что происходило на земле, и обратил особенное внимание на старую, безобразную бабу, которая полоскала белье у ручья и тихонько отложила в сторону два покрывала. Портной так разгневался на это, что схватил золотую скамейку и швырнул ее с неба на землю в старую воровку. Но так как он не мог вернуть скамейку с земли, то потихоньку соскользнул с кресла, уселся на свое прежнее место за дверью и сделал вид, будто он и воды не замутил.
Когда Господь Бог со своей небесной свитой вернулся в свои небесные покои, то, конечно, не заметил портного за дверью, но когда опустился в свое кресло, то увидел, что скамейки при нем не было.
Он спросил у Святого Петра, куда девалась скамейка, и тот не знал, что ему ответить. Тогда Господь спросил Петра, не впускал ли он кого-нибудь. "Не знаю, кто бы сюда мог войти, - отвечал Петр. - Разве только хромой портной, что сидит и теперь еще за дверью".
Тогда Господь приказал позвать портного и спросил его, не он ли взял скамейку и куда он ее девал. "Ах, Господи, - радостно отвечал портной, - я ту скамейку, разгневавшись, швырнул на землю в старуху, которая на моих глазах украла из стирки два покрывала". - "О ты, лукавец! - сказал Господь. - Да ведь если бы я вздумал так судить, как ты судишь, что бы я с тобою-то должен был сделать? Как ты думаешь? Ведь тогда бы у меня здесь ни стульев, ни скамей, ни кресел, ни даже кочерги не осталось - все бы пришлось побросать на вас, грешников! Отныне ты не можешь долее оставаться на небе, убирайся за ворота - знай, куда ты попал! Здесь никто не смеет карать, кроме меня, Господа".
Петр должен был опять выпроводить портного из дверей рая, и так как у того башмаки были рваные и ноги в пузырях, то он взял в руки палку и отправился в покой, где сидят в царстве небесном благочестивые солдаты и проводят время в веселье.