Había una vez un gallito que le dijo ala gallinita: "Las nueces están maduras. Vayamos juntos a la montarla y démonos un buen festín antes de que la ardilla se las lleve todas." - "Sí," dijo la gallinita, "varaos a darnos ese gusto." Se fueron los dos juntos y, como el día era claro, se quedaron hasta por la tarde. Yo no sé muy bien si fue por lo mucho que habían comido o porque se volvieron muy arrogantes, pero el caso es que no quisieron regresar a casa andando y el gallito tuvo que construir un pequeño coche con cáscaras de nuez. Cuando estuvo terminado, la gallinita se montó y le dijo al gallito: "Anda, ya puedes engancharte al tiro." - "¡No!" dijo el gallito. "¡Vaya, lo que me faltaba! ¡Prefiero irme a casa andando antes que dejarme enganchar al tiro! ¡Eso no era lo acordado! Yo lo que quiero es hacer de cochero y sentarme en el pescante, pero tirar yo... ¡Eso sí que no lo haré!"
Mientras así discutían, llegó un pato graznando: "¡Eh, vosotros, ladrones! ¡Quién os ha mandado venir a mi montaña ¿le las nueces? ¡lo vais a pagar caro!" Dicho esto, se abalanzó sobre el gallito. Pero el gallito tampoco perdió el tiempo y arremetió contra el pato y luego le clavó el espolón con tanta fuerza que éste, le suplicó clemencia y, como castigo, accedió a dejarse enganchar al tiro del coche. El gallito se sentó en el pescante e hizo de cochero, y partieron al galope. "¡Pato, corre todo lo que puedas!" Cuando habían recorrido un trecho del camino se encontraron a dos caminantes: un alfiler y una aguja de coser. Los dos caminantes les echaron el alto y les dijeron que pronto sería completamente de noche, por lo que ya no podrían dar ni un paso más, que, además, el camino estaba muy sucio y que si podían montarse un rato; habían estado a la puerta de la taberna del sastre y tomando cerveza se les había hecho demasiado tarde. El gallito, como era gente flaca que no ocupaba mucho sitio, les dejó montar, pero tuvieron que prometerle que no lo pisarían. A última hora de la tarde llegaron a una posada y, como no querían seguir viajando de noche y el pato, además, ya no andaba muy bien y se iba cayendo de un lado a otro, entraron en ella. El posadero al principio puso muchos reparos y dijo que su casa ya estaba llena, pero probablemente también pensó que aquellos viajeros no eran gente distinguida. Al fin, sin embargo, cedió cuando le dijeron con buenas palabras que le darían el huevo que la gallinita había puesto por el camino y también podría quedarse con el pato, que todos los días ponía uno. Entonces se hicieron servir a cuerpo de rey y se dieron la buena vida. Por la mañana temprano, cuando apenas empezaba a clarear y en la casa aún dormían todos, el gallito despertó a la gallinita, recogió el huevo, lo cascó de un picotazo y ambos se lo comieron; la cáscara, en cambio, la tiraron al fogón. Después se dirigieron a la aguja de coser, que todavía estaba durmiendo, la agarraron de la cabeza y la metieron en el cojín del sillón del posadero; el alfiler, por su parte, lo metieron en la toalla. Después, sin más ni más, se marcharon volando sobre los campos. El pato, que había querido dormir al raso y se había quedado en el patio, les oyó salir zumbando, se despabiló y encontró un arroyo y se marchó nadando arroyo abajo mucho más deprisa que cuando tiraba del coche. Un par de horas después el posadero se levantó de la cama, se lavó y cuando fue a secarse con la toalla se desgarró la cara con el alfiler. Luego se dirigió a la cocina y quiso encenderse una pipa, pero cuando llegó al fogón las cáscaras del huevo le saltaron a los ojos. "Esta mañana todo acierta a ciarme en la cabeza," dijo, y se sentó enojado en su sillón: "¡Ay, ay, ay!" La aguja de coserle había acertado e n un sitio aún peor, y no precisamente en la cabeza. Entonces se puso muy furioso y sospechó de los huéspedes que habían llegado tan tarde la noche anterior, pero cuando fue a buscarlos vio que se habían marchado. Así juró que no volvería a admitiren su casita chusma como aquélla, que corre mucho, no paga nada y encima lo agradece con malas pasadas.
Сказал петушок курочке:
- Сейчас самая пора, когда поспевают орехи. Давай-ка отправимся с тобой на гору и хоть разок да наедимся досыта, пока их не утащила белка.
- Хорошо, - говорит курочка, - пойдем, давай вместе с тобой полакомимся.
И пошли они вместе на гору, - а было еще совсем светло, - и остались там до самого вечера. Ну, я уже не знаю, то ли наелись они до отвала, то ли так возгордились, но, коротко говоря, не захотели домой пешком возвращаться. И вот сделал петушок из ореховой скорлупы возок. Когда возок был готов, курочка села в него и говорит петушку:
- А ты впрягайся и вези меня.
- Да что ты придумала? - сказал петушок. - Нет, уж лучше я пешком домой пойду, а впрягаться не стану, такого уговора у нас не было. Я, пожалуй, согласен сидеть за кучера на козлах, но тащить возок на себе - это дело никак не пойдет.
Спорят они между собой, а в это время закрякала на них утка:
- Эй вы, воры, кто это вам дозволил на моей горе по орешнику лазить? Погодите, плохо вам придется! - и с разинутым клювом она стала подступать к петушку.
Но и петушок, не будь ленив, клюнул крепко утку и ударил ее своими шпорами, да так сильно, что стала она просить пощады; и вот в наказанье пришлось ей впрячься в возок.
Сел петушок вместо кучера на козлы и стал ее погонять:
- Но-о, утка, беги поживей!
Проехали они немного и повстречали по пути двух пешеходов: булавку и иголку. И кричат они: "Стой, стой!", и говорят, что скоро, мол, стемнеет и станет так темно, что хоть глаз выколи, и тогда уж им не двинуться дальше; что дорога-де очень грязна, так нельзя ли им будет подсесть на возок; говорят, что были они у ворот портновской харчевни, да задержались: пиво распивали.
Видит петушок, что людишки они худые, много места не займут, вот и позволил им влезть на возок, но взял с них зарок, что они не будут наступать на ноги ни ему, ни курочке.
Поздно вечером прибыли они в гостиницу, а так как ночью ехать они не пожелали, да и утка к тому же все ноги себе пообтоптала - еле с ноги на ногу переваливалась, то заехали они туда на ночлег. Хозяин сначала не хотел было их пускать: дом-де весь полон гостей и места свободного нету, но потом подумал, что люди они, мол, незнатные, речи ведут приятные, а яйца ему были нужны - их снесла по дороге курочка, да и утку можно будет у себя придержать - она тоже неслась каждый день, - вот и согласился он, наконец, пустить их на ночлег. Велели они подать себе ужин и зажили припеваючи.
А наутро, чуть свет, когда все еще спали, разбудил петух курочку, взял яйцо, надклевал его, и съели они его вдвоем, а скорлупу бросили в горящую печь. Потом подошли к иголке, - та еще спала, - взяли ее за ушко и воткнули в подушку хозяйского кресла, а булавку - в полотенце, а сами взяли и улетели в поле, ни слова никому не сказавши.
Утка, та любила спать на свежем воздухе и осталась потому во дворе; вдруг слышит - летят они, шумят крыльями, и тоже спохватилась, нашла какой-то ручеек и поплыла вниз по течению, - да куда быстрей, чем когда тащила возок.
А часа через два вылез хозяин из-под своей пуховой перины, умылся и хотел было вытереть себе лицо полотенцем, но булавка как царапнет его по лицу, так и оставила красную полосу от уха до уха. Пошел он тогда на кухню, хотел было раскурить трубку, подходит к печи, а тут как прыгнут ему в глаза яичные скорлупки.
- Не везет мне нынче с утра, - сказал он, раздосадованный, и сел в дедовское кресло, но как подскочит вверх, как завопит:
- Ой-ой-ой!
Но иголка, та была похитрей, - уколола его не в голову. Тут он и совсем рассердился, стал подозревать во всем своих гостей, прибывших вчера так поздно вечером; он пошел посмотреть, где они, а их уж и след простыл.
И поклялся он тогда больше не пускать к себе в дом всякий сброд: ест он много, да мало платит, да еще вместо благодарности всякими проделками занимается.
- Сейчас самая пора, когда поспевают орехи. Давай-ка отправимся с тобой на гору и хоть разок да наедимся досыта, пока их не утащила белка.
- Хорошо, - говорит курочка, - пойдем, давай вместе с тобой полакомимся.
И пошли они вместе на гору, - а было еще совсем светло, - и остались там до самого вечера. Ну, я уже не знаю, то ли наелись они до отвала, то ли так возгордились, но, коротко говоря, не захотели домой пешком возвращаться. И вот сделал петушок из ореховой скорлупы возок. Когда возок был готов, курочка села в него и говорит петушку:
- А ты впрягайся и вези меня.
- Да что ты придумала? - сказал петушок. - Нет, уж лучше я пешком домой пойду, а впрягаться не стану, такого уговора у нас не было. Я, пожалуй, согласен сидеть за кучера на козлах, но тащить возок на себе - это дело никак не пойдет.
Спорят они между собой, а в это время закрякала на них утка:
- Эй вы, воры, кто это вам дозволил на моей горе по орешнику лазить? Погодите, плохо вам придется! - и с разинутым клювом она стала подступать к петушку.
Но и петушок, не будь ленив, клюнул крепко утку и ударил ее своими шпорами, да так сильно, что стала она просить пощады; и вот в наказанье пришлось ей впрячься в возок.
Сел петушок вместо кучера на козлы и стал ее погонять:
- Но-о, утка, беги поживей!
Проехали они немного и повстречали по пути двух пешеходов: булавку и иголку. И кричат они: "Стой, стой!", и говорят, что скоро, мол, стемнеет и станет так темно, что хоть глаз выколи, и тогда уж им не двинуться дальше; что дорога-де очень грязна, так нельзя ли им будет подсесть на возок; говорят, что были они у ворот портновской харчевни, да задержались: пиво распивали.
Видит петушок, что людишки они худые, много места не займут, вот и позволил им влезть на возок, но взял с них зарок, что они не будут наступать на ноги ни ему, ни курочке.
Поздно вечером прибыли они в гостиницу, а так как ночью ехать они не пожелали, да и утка к тому же все ноги себе пообтоптала - еле с ноги на ногу переваливалась, то заехали они туда на ночлег. Хозяин сначала не хотел было их пускать: дом-де весь полон гостей и места свободного нету, но потом подумал, что люди они, мол, незнатные, речи ведут приятные, а яйца ему были нужны - их снесла по дороге курочка, да и утку можно будет у себя придержать - она тоже неслась каждый день, - вот и согласился он, наконец, пустить их на ночлег. Велели они подать себе ужин и зажили припеваючи.
А наутро, чуть свет, когда все еще спали, разбудил петух курочку, взял яйцо, надклевал его, и съели они его вдвоем, а скорлупу бросили в горящую печь. Потом подошли к иголке, - та еще спала, - взяли ее за ушко и воткнули в подушку хозяйского кресла, а булавку - в полотенце, а сами взяли и улетели в поле, ни слова никому не сказавши.
Утка, та любила спать на свежем воздухе и осталась потому во дворе; вдруг слышит - летят они, шумят крыльями, и тоже спохватилась, нашла какой-то ручеек и поплыла вниз по течению, - да куда быстрей, чем когда тащила возок.
А часа через два вылез хозяин из-под своей пуховой перины, умылся и хотел было вытереть себе лицо полотенцем, но булавка как царапнет его по лицу, так и оставила красную полосу от уха до уха. Пошел он тогда на кухню, хотел было раскурить трубку, подходит к печи, а тут как прыгнут ему в глаза яичные скорлупки.
- Не везет мне нынче с утра, - сказал он, раздосадованный, и сел в дедовское кресло, но как подскочит вверх, как завопит:
- Ой-ой-ой!
Но иголка, та была похитрей, - уколола его не в голову. Тут он и совсем рассердился, стал подозревать во всем своих гостей, прибывших вчера так поздно вечером; он пошел посмотреть, где они, а их уж и след простыл.
И поклялся он тогда больше не пускать к себе в дом всякий сброд: ест он много, да мало платит, да еще вместо благодарности всякими проделками занимается.