В одной деревне все мужики были богатые-пребогатые, и только один из них был бедняк; того они так и прозвали Мужичонкой. Не было у него ни коровенки, ни деньжонок на покупку ее; а между тем и он, и его жена уж так-то, так-то желали бы коровенку иметь!
Однажды муж и сказал жене: "Слышь-ка, что мне в голову-то пришло! Ведь крестный-то наш - краснодеревщик: пусть бы он нам теленочка из дерева смастерил да темной красочкой его подкрасил, чтобы он на всех остальных телят похож был, авось он у нас со временем подрастет и принесет нам коровку".
Жене та мысль мужа понравилась, и крестный тотчас смастерил и вырезал теленочка из дерева, и покрасил его как следует, и даже голову ему приладил так, что она могла опускаться, будто теленок траву щиплет.
Когда на другое утро коров погнали в поле, Мужичонка зазвал к себе пастуха в дом и говорит ему: "Вот видишь, и у меня есть теленочек, только он мал еще и приходится его на руках носить". Пастух сказал: "Ну, ладно!" - взял теленка на руки, вынес его на пастбище и поставил его на траву.
Теленочек все и стоял на траве, наклонив голову, как будто ел ее, и пастух сказал о нем: "Этот скорехонько сам побежит - ведь вон как траву уписывает!"
Вечерком, собираясь снова гнать стадо домой, пастух сказал теленку: "Коли можешь целый день на ногах выстоять да наедаться досыта, так можешь и бегать сам, я вовсе не собираюсь тебя на руках домой тащить!"
А Мужичонка тем временем стоял перед домом и поджидал своего теленочка; как увидел, что пастух через деревню гонит стадо и теленочка его не видать, он сейчас навел о нем справки.
Пастух отвечал: "Да все еще стоит на пастбище и ест - не хотел от травы отстать и идти со мною". Но Мужичонка сказал: "Вот еще что выдумал! Изволь-ка мне сейчас же мою скотинку пригнать!"
Пошли они вместе обратно на пастбище, но, видно, кто-нибудь украл теленка - нигде его не было. "Видно, забежал куда-нибудь!" - говорил в оправдание себе пастух. "Ну, нет, брат, меня не проведешь!" - сказал Мужичонка и потащил пастуха к сельскому судье, который присудил, что пастух за свою беспечность должен отдать Мужичонке корову взамен утерянного теленка.
Вот наконец у Мужичонки и у его жены явилась давно желанная корова. Они от души ей порадовались, да беда-то в том, что не было у них корма и нечем было корову кормить… Ну, и пришлось ее заколоть.
Мясо посолили, а Мужичонка пошел в город шкуру с коровы продавать, чтобы на вырученные от продажи деньги заказать крестному еще одного теленка.
По пути зашел он на мельницу и видит: сидит ворон с поломанными крыльями… Он над вороном сжалился, поднял его с земли и завернул в коровью кожу. Но так как погода вдруг изменилась, поднялся бурный вихрь и пошел дождь, то он и не мог идти далее, вернулся на мельницу и попросил приютить его от непогоды.
А мельничиха-то одна была дома и сказала Мужичонке: "Вон, ложись, пожалуй, на соломе", - и на ужин дала ему только хлеба с сыром.
Мужичонка поел и улегся на соломе, а шкуру коровью положил около себя. Мельничиха и подумала: "Ну, он, верно, утомился и уж заснул!"
А между тем пришел к ней ее, старый приятель, местный полицейский пристав, которого мельник терпеть не мог. Мельничиха приняла его ласково и говорит ему: "Мужа моего, который тебя не любит, дома нет, так мы с тобой сегодня угостимся на славу!"
Мужичонка, как услышал "угостимся", так и стал досадовать на мельничиху, которая заставила его довольствоваться на ужин только хлебом и сыром. И видит он - мельничиха нанесла на стол всякой всячины: и жаркое, и салат, и пирожное, и вино!
Чуть только они уселись за стол и собирались кушать, кто-то постучал с надворья. "Ах, батюшки! Да это никак муж!"
Живо спрятала она жаркое в печку, вино - в изголовье постели, салат - на кровать, пирожное - под кровать, а пристава - в шкаф в сенях.
Потом отворила мужу дверь, да и говорит: "Ну, слава Богу, что ты вернулся! Вот погодка-то словно светопреставленье!"
А мельник увидал Мужичонку на соломе и спросил: "А этот молодец откуда?" - "Ах, этот молодец пришел сюда в дождь и бурю и просил приюта; вот и дала ему хлеба с сыром да положила его на солому". - "Ну, что ж, - сказал муж, - я против этого ничего не имею… Но давай же мне поскорее что-нибудь поесть!" - "Да нет у меня ничего, кроме хлеба и сыра", - сказала жена. "Я буду всем доволен: давай хоть хлеба с сыром! - а потом кликнул Мужичонку и добавил: - Ступай сюда, поешь еще со мною".
Мужичонка не заставил дважды повторять, встал и стал с ним есть. Тут только мельник заметил коровью кожу, что лежала на полу, в которую завернут был ворон, и спросил: "А что это у тебя такое?" - "Там у меня предсказатель сидит!" - сказал Мужичонка. "А не может ли он и мне что-нибудь предсказать?" - спросил мельник. "Почему бы нет? Только предупреждаю: он предсказывает только четыре раза подряд, а пятый про себя оставляет".
Мельник полюбопытствовал посмотреть, как это происходит, и сказал Мужичонке: "Ну, ну, пусть попророчит что-нибудь". Тогда Мужичонка подавил пальцем ворона в затылок, так что тот закаркал: "Крр! Крр!" - "Это он что сказал?" - спросил мельник. "А, во-первых-то, он сказал, что у тебя вино запрятано в изголовье". - "Ах, шут его подери!" - воскликнул мельник, пошел к постели и, точно, нашел вино под изголовьем. "А ну-ка еще", - подзадоривал мельник.
Мужичонка опять заставил ворона покаркать и сказал:
"Во-вторых, он сказал, что в печи твоей есть жаркое". - "Ах, шут его подери!" - воскликнул мельник, пошел к печке и нашел жаркое.
Мужичонка и еще заставил ворона предсказывать и сказал: "В-третьих, он сказал, что у тебя салат стоит на кровати". - "Ах, шут его побери!" - воскликнул мельник, пошел и, точно, нашел салат.
Наконец Мужичонка еще раз подавил ворона в голову так, что тот закаркал, и сказал: "В-четвертых, он сказал, что у тебя пирожное стоит под кроватью". - "Ах, шут его подери!" - воскликнул мельник, пошел и отыскал пирожное.
Тут уж мельник сел с Мужичонкой за стол, а мельничиха, насмерть перепуганная предсказаниями ворона, улеглась в постель и все ключи припрятала.
Мельнику очень бы хотелось услышать и пятое предсказание ворона, но Мужичонка сказал: "Уж мы сначала все это съедим спокойно, потому пятое предсказание у него всегда бывает недоброе".
Когда они все съели, между ними затеялся торг: сколько даст мельник за пятое предсказание ворона? И торговались они долго, пока не сошлись на трехстах талерах.
Тогда уж Мужичонка еще раз подавил затылок ворону, да так, что тот громко-прегромко закаркал… Мельник и спросил: "А что он сказал?" Мужичонка отвечал: "Он сказал, что в сенях в твоем шкафу засел сам дьявол!" - "Ну, надо дьявола оттуда выгнать!" - сказал мельник и распахнул дверь в надворье настежь.
Пришлось мельничихе выдать ключ от шкафа, а Мужичонка его и отпер. Тогда почтенный пристав горошком выкатился оттуда да как припустит!..
А мельник уверял: "Сам, я его, нечистого, собственными глазами видал - сам он и был там!" А Мужичонка на другое утро ранешенько выбрался из дома со своими тремястами талерами - да и был таков!
У себя Мужичонка зажил припеваючи - выстроил себе хорошенький домик, и мужики о нем говорили: "Мужичонка наш, видно, там побывал, где золото с неба на землю снегом сыплется и деньги гребут лопатами".
Однако же Мужичонку потребовали к судье, который спросил его, откуда у него взялось богатство.
Мужичонка отвечал: "Да я свою коровью кожу в городе за триста талеров продал". Как услыхали об этом мужики, так захотелось и им такими барышами воспользоваться; все побежали домой, перекололи своих коров и содрали с них кожи долой, чтобы продать их в городе с такою большою пользою.
Судья еще выторговал себе, чтобы его служанка шла вперед всех в город. Когда она пришла в город к купцу-кожевнику, тот дал ей за кожу не более трех талеров; а когда пришли все остальные, то он им стал давать еще менее и сказал: "А что я с этими всеми кожами буду делать?"
Вот и разгневались мужики на Мужичонку за то, что он их так ловко провел; захотели отомстить ему и пожаловались судье на то, что Мужичонка их обманул. Ни в чем не повинного Мужичонку приговорили к смерти и порешили скатить в воду, засадив его в дырявую бочку.
Вывели его за деревню и сдали на руки полицейскому приставу, который должен был позаботиться об исполнении приговора.
Когда Мужичонка остался наедине с приставом и взглянул ему в лицо, то узнал того приятеля, который у госпожи мельничихи в гостях был. "Ну, - сказал он приставу, - я вас из шкафа выручил, так уж вы, как хотите, а освободите меня из этой проклятой бочки".
А тут как раз пастух гнал стадо мимо, а он о том пастухе знал, что ему уж давно хотелось бы попасть в судьи; вот он и закричал изо всех сил: "Нет! Ни за что этого не сделаю, если бы даже весь свет того пожелал - нет, не сделаю!"
Пастух, услышав это, подошел и спросил: "Что ты задумал? Чего ты ни за что не хочешь сделать?"
Мужичонка и сказал ему: "Да вот, хотят меня назначить судьею, если я сяду в эту бочку!.. Да нет - не сяду!"
Тут пастух сказал: "Если только это требуется, чтобы быть судьею, так я бы сейчас сел в бочку!" - "Да если забирает тебя охота сесть в бочку, так и садись: будешь судьею!"
Пастух, предовольный, тотчас уселся в бочку, а Мужичонка и крышку у него над головою забил; а затем подошел к стаду на место пастуха да и погнал его преспокойно.
А пристав отправился к мужикам и сказал им, что покончил свое дело. Тут они пришли и покатили бочку к воде. Бочка уж покатилась, а пастух и крикнул из нее: "Я весьма охотно приму на себя должность судьи!" Мужики подумали, что это им Мужичонка кричит, и стали говорить между собою: "Еще бы ты не принял! Да только ты сначала там внизу-то осмотрись", - и скатили бочку в воду.
Затем направились они домой, и когда пришли в деревню, то первым им попался навстречу - кто же? Мужичонка! Гонит себе преспокойно стадо баранов и выглядит веселым и довольным.
Мужики изумились и стали говорить: "Мужичонка, да откуда же ты взялся? Неужто из воды вылез?" - "Ну, конечно! - отвечал Мужичонка. - Сначала-то я погрузился глубоко-глубоко, на самое дно; там вышиб крышку у бочки и вылез из нее, и вижу: кругом-то все луга, зеленые-презеленые, а на них баранов премножество, вот я оттуда и прихватил себе стадо". - "А там небось и еще осталось их много?" - заговорили мужики. "О, да! Гораздо больше, чем вам нужно".
Тогда мужики и уговорились между собою, что все они тоже добудут себе оттуда же баранов - каждый по стаду; а судья-то кричит: "И я вперед всех!"
Пошли они гурьбою к воде, а день-то был ясный, и по голубому небу похаживали облачка, что зовутся барашками; они и в воде отражались, и мужики так и завопили: "Вот они! Барашки-то! По дну под водою так и бродят!"
Старшина даже вперед протискался и говорит: "Я первый брошусь, чтобы там осмотреться на досуге". Да в воду бух, только вода забулькала…
А мужикам и покажись, что он им сказал: "За мной, ребята!" - вся гурьба ринулась вслед за ним в воду…
Так вся деревня и вымерла; а Мужичонка всем им наследовал и зажил богато-пребогато.
Es war ein Dorf, darin saßen lauter reiche Bauern und nur ein armer, den nannten sie das Bürle (Bäuerlein). Er hatte nicht einmal eine Kuh und noch weniger Geld, eine zu kaufen und er und seine Frau hätten so gern eine gehabt. Einmal sprach er zu ihr: "Hör, ich habe einen guten Gedanken, da ist unser Gevatter Schreiner, der soll uns ein Kalb aus Holz machen und braun anstreichen, daß es wie ein anderes aussieht, mit der Zeit wirds wohl groß und gibt eine Kuh." Der Frau gefiel das auch, und der Gevatter Schreiner zimmerte und hobelte das Kalb zurecht, strich es an, wie sichs gehörte, und machte es so, daß es den Kopf herabsenkte, als fräße es.
Wie die Kühe des andern Morgens ausgetrieben wurden, rief das Bürle den Hirt herein und sprach: "Seht, da hab ich ein Kälbchen, aber es ist noch klein und muß noch getragen werden." Der Hirt sagte: "Schon gut," nahms in seinen Arm, trugs hinaus auf die Weide und stellte es ins Gras. Das Kälblein blieb da immer stehen wie eins, das frißt, und der Hirt sprach: "Das wird bald selber laufen, guck einer, was es schon frißt!" Abends, als er die Herde wieder heimtreiben wollte, sprach er zu dem Kalb: "Kannst du da stehen und dich satt fressen, so kannst du auch auf deinen vier Beinen gehen, ich mag dich nicht wieder auf dem Arm heimschleppen." Das Bürle stand aber vor der Haustüre und wartete auf sein Kälbchen. Als nun der Kuhhirt durchs Dorf trieb und das Kälbchen fehlte, fragte er danach. Der Hirt antwortete: "Das steht noch immer draußen und frißt, es wollte nicht aufhören und nicht mitgehen." Bürle aber sprach: "Ei was, ich muß mein Vieh wiederhaben." Da gingen sie zusammen nach der Wiese zurück, aber einer hatte das Kalb gestohlen, und es war fort. Sprach der Hirt: "Es wird sich wohl verlaufen haben." Das Bürle aber sagte: "Mir nicht so!" und führte den Hirten vor den Schultheiß, der verdammte ihn für seine Nachlässigkeit, daß er dem Bürle für das entkommene Kalb mußte eine Kuh geben.
Nun hatte das Bürle und seine Frau die lang gewünschte Kuh; sie freuten sich von Herzen, hatten aber kein Futter, und konnten ihr nichts zu fressen geben, also mußte sie bald geschlachtet werden. Das Fleisch salzten sie ein, und das Bürle ging in die Stadt und wollte das Fell dort verkaufen, um für den Erlös ein neues Kälbchen zu bestellen. Unterwegs kam er an eine Mühle, da saß ein Rabe mit gebrochenen Flügeln, den nahm er aus Erbarmen auf und wickelte ihn in das Fell. Weil aber das Wetter so schlecht ward, und Wind und Regen stürmte, konnte er nicht weiter, kehrte in die Mühle ein und bat um Herberge. Die Müllerin war allein zu Haus und sprach zu dem Bürle: "Da leg dich auf die Streu," und gab ihm ein Käsebrot. Das Bürle aß und legte sich nieder, sein Fell neben sich, und die Frau dachte: "Der ist müde und schläft." Indem kam der Pfaff, die Frau Müllerin empfing ihn wohl und sprach: "Mein Mann ist aus, da wollen wir uns traktieren." Bürle horchte auf, und wies von traktieren hörte, ärgerte es sich, daß es mit Käsebrot hätte vorlieb nehmen müssen. Da trug die Frau herbei und trug viererlei auf, Braten, Salat, Kuchen und Wein.
Wie sie sich nun setzten und essen wollten, klopfte es draußen. Sprach die Frau: "Ach Gott, das ist mein Mann!" Geschwind versteckte sie den Braten in die Ofenkachel, den Wein unters Kopfkissen, den Salat aufs Bett, den Kuchen unters Bett und den Pfaff in den Schrank auf dem Hausehrn. Danach machte sie dem Mann auf und sprach: "Gottlob, daß du wieder hier bist! Das ist ein Wetter, als wenn die Welt untergehen sollte!" Der Müller sahs Bürle auf dem Streu liegen und fragte: "Was will der Kerl da?" "Ach," sagte die Frau, "der arme Schelm kam in dem Sturm und Regen und bat um ein Obdach, da hab ich ihm ein Käsebrot gegeben und ihm die Streu angewiesen." Sprach der Mann: "Ich habe nichts dagegen, aber schaff mir bald etwas zu essen." Die Frau sagte: "Ich habe aber nichts als Käsebrot." "Ich bin mit allem zufrieden," antwortete der Mann, "meinetwegen mit Käsebrot," sah das Bürle an und rief: "komm und iß noch einmal mit." Bürle ließ sich das nicht zweimal sagen, stand auf und aß mit. Danach sah der Müller das Fell auf der Erde liegen, in dem der Rabe steckte, und fragte: "Was hast du da?" Antwortete das Bürle: "Da hab ich einen Wahrsager drin." "Kann der mir auch wahrsagen?" sprach der Müller.
"Warum nicht?" antwortete das Bürle, "er sagt aber nur vier Dinge, und das fünfte behält er bei sich." Der Müller war neugierig und sprach: "Laß ihn einmal wahrsagen." Da drückte Bürle dem Raben auf den Kopf, daß er quakte und "krr krr" machte. Sprach der Müller: "Was hat er gesagt?" Bürle antwortete: "Erstens hat er gesagt, es steckte Wein unterm Kopfkissen." "Das wäre des Kuckucks!" rief der Müller, ging hin und fand den Wein. "Nun weiter," sprach der Müller. Das Bürle ließ den Raben wieder quaksen und sprach: "Zweitens, hat er gesagt, wäre Braten in der Ofenkachel." "Das wäre des Kuckucks!" rief der Müller, ging hin und fand den Braten. Bürle ließ den Raben noch mehr weissagen und sprach: "Drittens, hat er gesagt, wäre Salat auf dem Bett." "Das wäre des Kuckucks!" rief der Müller, ging hin und fand den Salat. Endlich drückte das Bürle den Raben noch einmal, daß er knurrte, und sprach: "Viertens, hat er gesagt, wäre Kuchen unterm Bett." "Das wäre des Kuckucks!" rief der Müller, ging hin und fand den Kuchen.
Nun setzten sich die zwei zusammen an den Tisch, die Müllerin aber kriegte Todesängste, legte sich ins Bett und nahm alle Schlüssel zu sich. Der Müller hätte auch gern das fünfte gewußt, aber Bürle sprach: "Erst wollen wir die vier andern Dinge ruhig essen, denn das fünfte ist etwas Schlimmes." So aßen sie, und danach ward gehandelt, wieviel der Müller für die fünfte Wahrsagung geben sollte, bis sie um dreihundert Taler einig wurden. Da drückte das Bürle dem Raben noch einmal an den Kopf, daß er laut quakte. Fragte der Müller: "Was hat er gesagt?" Antwortete das Bürle: "Er hat gesagt, draußen im Schrank auf dem Hausehrn, da steckte der Teufel." Sprach der Müller: "Der Teufel muß hinaus," und sperrte die Haustür auf, die Frau aber mußte den Schlüssel hergeben, und Bürle schloß den Schrank auf. Da lief der Pfaff, was er konnte, hinaus, und der Müller sprach: "Ich habe den schwarzen Kerl mit meinen Augen gesehen: es war richtig." Bürle aber machte sich am andern Morgen in der Dämmerung mit den dreihundert Talern aus dem Staub.
Daheim tat sich das Bürle allgemach auf, baute ein hübsches Haus, und die Bauern sprachen: "Das Bürle ist gewiß gewesen, wo der goldene Schnee fällt und man das Geld mit Scheffeln heim trägt." Da ward Bürle vor den Schultheiß gefordert, es sollte sagen, woher sein Reichtum käme. Antwortete es: "Ich habe mein Kuhfell in der Stadt für dreihundert Taler verkauft." Als die Bauern das hörten, wollten sie auch den großen Vorteil genießen, liefen heim, schlugen all ihre Kühe tot und zogen die Felle ab, um sie in der Stadt mit dem großen Gewinn zu verkaufen. Der Schultheiß sprach: "Meine Magd muß aber vorangehen." Als diese zum Kaufmann in die Stadt kam, gab er ihr nicht mehr als drei Taler für ein Fell; und als die übrigen kamen, gab er ihnen nicht einmal soviel und sprach: "Was soll ich mit all den Häuten anfangen?'
Nun ärgerten sich die Bauern, daß sie vom Bürle hinters Licht geführt waren, wollten Rache an ihm nehmen und verklagten es wegen des Betrugs bei dem Schultheiß. Das unschuldige Bürle ward einstimmig zum Tod verurteilt, und sollte in einem durchlöcherten Faß ins Wasser gerollt werden. Bürle ward hinausgeführt und ein Geistlicher gebracht, der ihm eine Seelenmesse lesen sollte. Die andern mußten sich alle entfernen, und wie das Bürle den Geistlichen anblickte, so erkannte es den Pfaffen, der bei der Frau Müllerin gewesen war. Sprach es zu ihm: "Ich hab Euch aus dem Schrank befreit, befreit mich aus dem Faß." Nun trieb gerade der Schäfer mit einer Herde Schafe daher, von dem das Bürle wußte, daß er längst gerne Schultheiß geworden wäre, da schrie es aus allen Kräften: "Nein, ich tus nicht! Und wenns die ganze Welt haben wollte, nein, ich tus nicht!" Der Schäfer, der das hörte, kam herbei und fragte: "Was hast du vor? Was willst du nicht tun?" Bürle sprach: "Da wollen sie mich zum Schultheiß machen, wenn ich mich in das F aß setze, aber ich tus nicht." Der Schäfer sagte: "Wenns weiter nichts ist, um Schultheiß zu werden, wollte ich mich gleich in das Faß setzen." Bürle sprach: "Willst du dich hineinsetzen, so wirst du auch Schultheiß." Der Schäfer wars zufrieden, setzte sich hinein, und das Bürle schlug den Deckel drauf; dann nahm es die Herde des Schäfers für sich und trieb sie fort. Der Pfaff aber ging zur Gemeinde und sagte, die Seelenmesse wäre gelesen. Da kamen sie und rollten das Faß nach dem Wasser hin. Als das Faß zu rollen anfing, rief der Schäfer: "Ich will ja gerne Schultheiß werden." Sie glaubten nicht anders, als das Bürle schrie so, und sprachen: "Das meinen wir auch, aber erst sollst du dich da unten umsehen," und rollten das Faß ins Wasser hinein.
Darauf gingen die Bauern heim, und wie sie ins Dorf kamen, so kam auch das Bürle daher, trieb eine Herde Schafe ruhig ein und war ganz zufrieden. Da erstaunten die Bauern und sprachen: "Bürle, wo kommst du her? Kommst du aus dem Wasser?" "Freilich," antwortete das Bürle, "ich bin versunken tief, tief, bis ich endlich auf den Grund kam: ich stieß dem Faß den Boden aus und kroch hervor, da waren schöne Wiesen, auf denen viele Lämmer weideten, davon bracht ich mir die Herde mit." Sprachen die Bauern "sind noch mehr da?" "O ja," sagte das Bürle, "mehr, als ihr brauchen könnt." Da verabredeten sich die Bauern, daß sie sich auch Schafe holen wollten, jeder eine Herde; der Schultheiß aber sagte: "Ich komme zuerst." Nun gingen sie zusammen zum Wasser, da standen gerade am blauen Himmel kleine Flockwolken, die man Lämmerchen nennt, die spiegelten sich im Wasser ab, da riefen die Bauern: "Wir sehen schon die Schafe unten auf dem Grund." Der Schulz drängte sich hervor und sagte: "Nun will ich zuerst hinunter und mich umsehen; wenns gut ist, will ich euch rufen." Da sprang er hinein, "plump" klang es im Wasser. Sie meinten nicht anders, als er riefe ihnen zu "kommt!" und der ganze Haufe stürzte in einer Hast hinter ihm drein. Da war das Dorf ausgestorben, und Bürle als der einzige Erbe ward ein reicher Mann.